Напишите нам 
Н Е В Ы Р А З И М О Е / документальное, повседневное /
Фонарщик
По утрам стала плавать. Из дома выхожу рано. На площадке еще горит включенная на ночь лампочка. И над подъездом. Мне нравится их выключать. Чувствую себя фонарщиком из сказок Андерсена – из детства. Представляю себе приставную лестницу, карабкаюсь, - «Изюм!». Надо говорить «Изюм», чтобы затушить горящее пламя. Для меня особая удача, когда горит еще и большой, матового стекла, фонарь в арке между нашим и соседним домами. Моя работа выполнена, а день только начинается. Про «Изюм» говорила мама, и Андерсена читала мне она. Симпатия к фонарщикам и прочим сказочным существам у меня, конечно, тоже от нее. Поэтому каждое утро – в ощущении, движении, улыбке – мама.
***
А город просыпается. Моя хорошая знакомая говорит, что все даже самые непохожие города просыпаются абсолютно одинаково. Продавщицы из круглосуточного углового «Под часами» стоят на крылечке с таксистами, пьют кофе из картонных стаканчиков. На аллее под платанами и акациями портовики после ночной никак не расходятся - политика, последние события. Обрывки фраз. Дворники метут асфальт, поделенный на невидимые квадраты. Наверное, такой вид дворничьего транспорта скоро уйдет, поэтому его стоит описать: на остов детской коляски ставят старую детскую ванну. В такой тележке возят мусор и самодельные метлы. За дворниками с тележками всегда плетутся бездомные собаки. Просыпаются сторожа летних аттракционов, а некоторые еще спят - прямо на лавочках, укутавшись в плед. Неспешно расставляют миски, толкутся запрещенные и опальные шаурмисты. Долговязый парень прикатывает кофейную тележку. Из-под прилавков съестных палаток, из коконов-пледов появляются помятые продавщицы, иногда в паре с продавцами, видимо, сменщиками.
А моя дорога уходит чуть в сторону, чтобы обнять любимый дуб. Или просто коснуться теплой шершавости его коры. Дуб оказался у подножия ночного клуба, куда ведут бесчисленные ступени. Видимо, в целях красоты и света его кору прошили металлическим степлером и закрепили по стволу сверху вниз ленты ночных огней. … Моя дорога вновь выходит на ребристый асфальт, приближает к морю. Вообще-то писать я хочу совсем не так. Невыразимое. Светопись. Вязь образов, снов, воспоминаний.
***
Иду по Земской, мимо пятиэтажек. Солнечный свет обволакивает прохожих. Они начинают светиться изнутри. Листва полупрозрачна. Видны кровотоки-прожилки. Из распахнутого окна доносится запах жареного (запеченного?) мяса. И вдруг я понимаю, что этот запах – мой самый любимый на свете. Это при том, что много лет я мясо не ем. Почему именно этот запах? Откуда? Москва. Мне вспоминается весна, скорее всего, 85-го года. Мы переехали из однокомнатной квартиры на Щелковской - в центр, на Чистые Пруды. В огромное, с мансардой жилище. Жилище еще не запружено вещами, там много потайных дверей, чулан, огромные стенные шкафы-комнаты, лестница на мансарду. Окна распахнуты – зеленый двор. Мама делает отбивные, запекает в духовке. Я помогаю. И только сейчас, идя по Земской, понимаю, то было временем д о смерти, когда еще все живы (даже дядя Доня, 90-летний, жив). В моей жизни он умер первым. И эта смерть, как факт, принесла страх конечности, понимание, что в жизни есть конец. Но та весна была временем незнания главной тайны, а потому абсолютно счастливой. Наш Даня говорит, что не хочет «подрастать», не хочет взрослеть. Сам, своей четырехлетней логикой он дошел до того, что когда он повзрослеет, вырастет, станет большим, тогда мы – его родители – непременно состаримся и умрем. И он готов оставаться маленьким, лишь бы мы никогда не умирали.
Мо-ре
Как вдох-выдох. Соленый и летний, и пряный
Начав ежедневные купания утром и вечером, я беру свой день как бы в жесткие квадратные скобки. Жизнь перестала течь мимо меня. На море, видимо, есть свой утренний клуб. В основном, старая гвардия. Какие-то «пловчихи», зайдя по грудь в воду, обсуждают рецепты, детей и внуков, новости. К этому клубу я не примыкаю, как и многие из тех, кто приходит, проплывает свою версту и уходит. Но мое внимание привлекает одна старушечка. Маленькая, хрупкая, но при этом величественная. Прямая спина. Ходит с палкой, которую можно назвать только тростью. Причем служит трость не столько для опоры, сколько для завершенности образа. Из непременных атрибутов: шляпка, помада, бусы. Приемлемый утром спортивный костюм всегда сменяется на платье после полудня. «А моих уже никого нет!», - обронила она как-то клубным старушкам. Её сначала не поняли, подумали про семью, но мне сразу было ясно: не осталось никого из её клуба. «Поэт». Впервые увидела его на перроне феодосийского вокзала. Кстати, сейчас, после отмены почти всех поездов, вокзал стал удивительно спокойным местом. Так вот, он сидел на лавочке, на тихом перроне, в тени колоннады и читал альманах «День поэзии», выпуск 82-го года. Приятная бирюзовая обложка, дизайн что надо. Теперь каждое утро встречаю «поэта» на набережной. На одной и той же лавочке, в одной и той же беседке – летний кабинет. Раскрыты книги, что-то пишет (или переписывает?) на клетчатые листочки. Я тоже люблю писать на клетчатых страницах. Клетчатый лист – моя крепость. Клетки – камни.
Базар!
Летний, утренний, феодосийский
Иду на рынок не только за фруктами, овощами и молоком, но и за образами. «Потолкаться на рынке». Продавец пряностей – восточный человек – больше похож в моем представлении на философа, нежели на продавца. Хотя, возможно, продавцы пряностей и должны выглядеть именно так. Вкус жизни. Всегда задумчив, невозмутим. До того, как перейти на пластмассовые круглые коробочки-шайбы, он сворачивал – ловко и неспешно – фунтики из бумаги. И составлял смеси. Золотая куркума, багряная паприка. Звезды бадьяна, палочки корицы, шершавый мускатный орех. Потом плотно сворачивал свертки и подписывал их простым карандашом. Вот отставник военный. Ныне фермер. Крупный мужчина в непомерно маленькой панамке. Панамочник. У него лучшие помидоры «Черный принц», перец, кабачки, много видов салата. Общаясь на рынке с хозяйками, он усвоил необходимый лексикон. Собственно, ко всем словам надо прибавлять известные суффиксы: капусточка, огурчики, кабачечки. Но… прошлое говорит о себе. Помимо уменьшительных суффиксов, всюду следует прибавка «на…». Получается интересная смесь, языковой компот: «Берите, хозяечка, клубничка, она как земляничка, на…» или: «В этом салатике очень много витамина С.. ё..!.. витаминчика D, на…». - Девочка! Девочка! Тебе базилик нужен? – окликает меня полная татарка. - Не морочьте голову, этот базилик беру я, - отзывается дама, уже «берущая» у татарки помидоры. - Ну просто эта девочка всегда берет у меня базилик… А потом я слышу радостное «Лёлик!» - и над рядами машет рукой Людмила. - Лёлик! Тебе огурцы нужны? Грунтовые. А в следующий раз груздей привезти?.. У Люды я нашла один вкус из детства. Как-то раз осенью привез дедушка нам из деревни в Москву соленых лисичек. Это было что-то. Лисички хранились в эмалированой кастрюле под камнем-гнетом. Я поднимала гнет и подтаскивала лисички. И вот привезла как-то Люда местные крымские грибы – однобочки, но во вкусу совершеннейшие те среднерусские лисички. Секрет в травах. - Вот, Лёлик, тебе хрен на засолку, так бери,– Люда кладет на мешок с огурцами два сочных зеленых листа. Они узкие и длинные как лодки.
Главное
Если меня спросят: «а что было в твоей жизни главное?», то я отвечу: Главное было, когда спускалась по Караимской, к мечети, и потом, вдоль Морсада. И был сентябрь. И такой мягкий рассеянный свет, который только в сентябре, и надо срочно брать ФЭД и снимать. Но я шла одна, сама, просто. И был опустевший после лета город, и школьники уже промчались по домам. И была вязкая тишина. И облетал цвет акации в столбах света – солнечной пыли – и было звонкое синее небо и редкие машины. Справа от себя чувствую невидимое за забором порта море, а слева – невидимые за домами гребни Кара-Дага. Не вижу, но чувствую их. И моментально, в секунду, всё – спокойное движение моря Кара-Даг, тишина города, мягкий сентябрьский свет – все сошлось в одной точке. На пересечении улиц Греческая и Красноармейская я была точкой на плоскости, в которой внезапно и навсегда сошлось всё. Сейчас только лето, и нет того света, той тишины. Но есть это чувство, в которое можно входить, как в свой д о м.
***
Странное чувство. Вечером ездили с Даней за город, на Золотой пляж. Купались, бегали по песку. Встретили знакомое семейство из Фео. Они на машине, подкинули нас до города. Высадили возле своего подъезда (угол Галерейной и Советской). Тихий, теплый вечер. Мы шли с Даней дворами пятиэтажек. Они оказались такими зелеными, с плодовыми деревьями, цветниками. А хоженый нами «центр» - тут же, на параллельных улицах. И закатное суфлейное небо, полное ласточек, их веселья, игры. И молоточками простучало в сознании: как не хочется умирать!.. А когда-то было так: как хочется жить! И это совсем другое. Это чувство легкости после моря, тихий городской вечер, зеленые дворы центра, провинциальные дворы, размеренные, сборы фруктов под окнами на компот, за окнами – чья-то жизнь. И вот, нахлынуло же
Елена Смирнова, KAFABELLA.RU